Адрес: Чистопрудный бульвар, 12-а
Проектировщик: фирма «Ампир»
Архиткторы: Михаил Тумаркин, Дмитрий Шелест
Заказчик: арт-клуб «Ностальжи»

наше мнение

Второй - после "Атриума" - ресторан с претензией на высокую архитектуру. Конструктивизм лег клиньями на полу (дом 1928 года), сталинизм пророс толстенными колоннами, а в экседре бара звучит даже античность. Поверх же всех этих цитат пролег деревом русский "купеческий" стиль. Ресторан быстро стал одним из самых пафосных мест Москвы и жизнь как-то сама собой увеличила объем последней составляющей. Из-под которой ученость теперь только чуть сквозит.

мнение архитектора

Михаил Тумаркин:

Те же добрые слова можно сказать о людях, строивших ресторан «Ностальжи» - который принес нам определенную известность и место в Московском Рейтинге. Любопытно то, что рестораторы не имели на тот момент никакого опыта создания интерьеров высокого класса, их предыдущий опыт лежал в области фаст-фуда - и мы скорее угадывали образ того заведения, которое они впоследствии сумели вывести на уровень вполне респектабельного ресторана. Работа не сводилась только к интерьеру: мы делали несущие конструкции пола, усиливали стены, фундамент, полностью меняли инженерные системы. В этот момент моя нелюбовь к конструктивизму получила неожиданное продолжение: объект расположен в известном поздне-конструктивистском доме на Чистых прудах, который снаружи выглядит бетонным, но на самом деле набит гнилыми деревянными перекрытиями, прелесть чего мы ощутили в полной мере.

Для интерьера было придумано несколько символических слоев. Первый - это оммаж конструктивизму, который заключается в том, что рисунок гранитного пола представляет собой некоторое смешение квадрата Малевича с клином Лисицкого - но выполнен он так, что степень нашего уважения к ним сразу становится ясна.

Следующий слой - «сталинская архитектура». Необходимость работать с очень крупным масштабом (высота потолков - 4,70, огромные окна, площадь зала - 220 кв.м), а также мириться с тем чудовищным фактом, что к несущим колоннам, стоящим в зале, чьей-то доброй рукой были прилажены канализационные стояки, дала нам гигантский масштаб колонн, которые получились едва ли не самыми массивными из существующих в московских интерьерах. А ионические капители на этих колоннах, облицованных черным лабрадоритом, возможно покрупнее и самых больших капителей в московском метро. Сталинская архитектура имела для нас не только художественное, но и ресторанное значение: работая, мы думали о кафе «Огни Москвы» на последнем этаже щусевской гостиницы, где также большие колонны, большие окна, открывается вид на город; похожая стилистика есть в ресторанах Северного Речного вокзала в Москве и морского вокзала города Сочи.

Третий слой связан с тем, что мы называем «купеческой архитектурой». Это условно-классицистическая деревянная архитектура, выполненная на два масштаба мельче, чем «сталинская», и к тому же - в мягком материале, дереве, контрастирующем с лабрадоритом. Она делалась подчеркнуто разухабистой, слегка неканонической, местами - с юморком, пародирующим избыточное безвкусие таких купеческо-ресторанных интерьеров, которые изредка еще встречаются в волжских городах. В то же время этот «деревянный» слой в особой степени работает на атмосферу ресторанного уюта, включает в себя такой доминирующий элемент как экседро-образную, весьма крупную барную стойку с резными коринфскими капителями, и деревянные «дорические» порталы в окнах, которые позволили снизить героический масштаб конструктивистских окон до нормальных размеров, закрыть ненужное поле массивными портьерами - и в то же время сохранить визуальную связь с бульваром.

Последний символический слой, скорее, витающий в воздухе, происходит из фильма Гринуэя «Повар, вор, его жена и ее любовник» - особенно тот багровый цвет, который присутствовал в первой редакции штор. Он в какой-то мере связан с нашим ощущением реальностей того времени, и, кроме того, задал некую полукинематографическую интригу, учитывая то, что в здании расположен фонд Ролана Быкова.

«Первая книга М.А.О.» М., - Salon-Press, 2000. Под редакцией Николая Малинина 

мнение критики

Григорий Ревзин:

Произведение известных московских архитекторов Михаила Тумаркина и Дмитрия Шелеста намечает если не новый этап, то новый поворот в развитии архитектурного постмодерна.
Большой высокий светлый зал с огромными столбами, поддерживающими потолок. В него вставлена деревянная архитектура стойки бара, кассы и оконных порталов. Четкая прямоугольная геометрия мраморного пола разрезается лучом, идущим от входа к узкой полосе зеркала на противоположной стене. Пространство делится этим лучом на две функциональные части — ту, где едят, и ту, где раздают пищу.
Пространство цитат. Гигантские столбы забраны гранитом и увенчаны ионическими капителями — перед нами сталинская классика, по стилю близкая А.В.Щусеву. Деревянная архитектура вспоминает о купеческой классике 80-х годов прошлого века – пузатыми импостами под колоннами рисунком самих колонн, слишком широких внизу и тонких вверху. Работая с таким глубоко вторичным материалом, авторы позволили себе прояснить его первоисточники. Ионические капители столбов гораздо более грамотны, чем это было принято у Щусева — вместо обычных здесь четырех волют по сторонам столба перед нами полный рисунок капителей с гигантскими боковыми балясинами. Над этой грамотностью архитекторы тут же и издеваются — на волютах они рисуют какие-то крылышки. В роскоши купеческой классики также проявлен первоисточник. Общая композиция стойки бара с двумя крыльями и глубокой экседрой (в ней, подобно древней герме, размещается один из щусевских столбов) выглядит реконструкцией эллинистического алтаря, центр его увенчан акротерием, оттуда же — из эллинизма — и виртуозно вырезанные коринфские капители. Но завершения листов аканфа снабжены какими-то «рокерскими», по выражению авторов, заклепками — опять издевательство над собственной грамотностью.
Но чем глубже погружаешься в эту вереницу цитат и реминисценций, тем яснее понимаешь, что уклонился от первого, определяющего впечатления, которое производит интерьер. Это пространство менее всего призвано поразить вас сложностью структуры и «игрой в бисер» цитат. Деловой дневной ресторан. Обычный. Нормальный.
И это — самое поразительное. Постмодерн русской архитектуры вышел из бумажной архитектуры 80-х. И вынес оттуда архитектурный идеал утонченной рефлексии, заставлявший отчасти презрительно относиться к прозе повседневности. Каждый новый заказ — будь то ресторан, парикмахерская или виллы для new Russians — понимался как возможность реализации тех фантазий на бумаге, которые в 80-е годы покорили архитектурный мир. И вдруг эта столь противоестественная для архитектуры и столь обольстительная для интерпретатора поэтика исчезает. Вместо нее — нормальный ресторан.
Наверное, именно ощущение обыденной жизни и есть то новое, что несет в себе эта архитектура. Стоит отдать себе отчет, насколько оно странно. Мироощущение сегодняшнего обитателя Москвы скорее строится на привычности фантасмагории, чем на устойчивой повседневности нормы. Повседневность — это седьмая страница газеты: раздел «Происшествия». Представьте себе интерьер, в котором произошло все, что вы там прочитали, — нечто вроде «Ада» Пиранези, где бегают друг за дружкой по бесконечным лестницам, освещаемые вслохами форс-мажоров. На этом фоне норма кажется чем-то нереальным – архитектурной фантазией. И, коль скоро она предъявлена нам в этом интерьере, - уместно спросить, как это получается? И что это такое?
Первое, на чем строится эта поэтика, — просто то, как и из чего это сделано. Здесь нет купленных карнизов, колонн, нет анилиновых красок и золотой фурнитуры из Эмиратов. Здесь — материалы интерьеров метро: мрамор и дерево. Это умение так обрабатывать камень и дерево ушло вместе со сталинской архитектурой и буквально насаждается возглавляемой М. Тумаркиным фирмой «Ампир», которая все это и построила (453-86-44). В результате интерьер сразу — на уровне фактуры — оказывается подсознательно будничным, привычно торжественным.
Так же подсознательно привычны и архитектурные формы. Перестроенный зал ресторана изначально конструктивистский. Приделали ордер, повесили сталинские люстры. Выстроено это так, как будто стояло здесь давным-давно и только отремонтировано (как, собственно, и положено респектабельному ресторану). Так же, как и классика архитектурной фантазии, классика повседневности вырастает из традиции, только эта традиция — иная. С каким интерьером ассоциируется у москвича ресторан? Норма московского ресторана — или купеческий, или сталинский стиль. Оба они и предъявлены — как демонстрация нашей подсознательной нормы.
Это поэтика считывания духа места и нашего отношения к нему. Поэтика, которая дает нам возможность осознать, что же представляет собой наше неосознаваемое чувство нормы. И подсознание оказывается для сознания не слишком приятной неожиданностью. Что, в самом деле, может быть более противоположным нормальной интеллигентской рефлексии, чем купеческий стиль и сталинизм?
Этот интерьер говорит — строить в сталинской классике так же нормально, как есть в сталинском ресторане. Но есть и предаваться рефлексии по поводу сталинизма — противоестественно. Так же, как воскрешать сталинскую классику и этой рефлексии не предаваться. Сталинской архитектурой сегодня принято восхищаться. Но все же одно дело любоваться рисунком капителей на здании КГБ, эпатируя шестидесятников степенью своей эстетической раскованности, и другое — внезапно осознать, что сталинское пространство — и есть наш genius loci, подсознательная норма повседневности.
Это — данность, отказаться от нее так же невозможно, как отказаться от поездок в метро потому, что оно — имени Ленина. Но необходимо осознать, насколько проблематичным оказывается подсознательно укорененное в нас чувство нормы. Вот она предъявлена нам, эта норма. На геометрическом полу, прорезанном наискось лучом (супрематизм № 3, победа над Солнцем), стоят конструктивистские столбы (агитационный чайник «За власть Советов»), переодетые щусевскими колоннами (помянем кремлевского горца), и за купеческой стойкой (очи черные), она же — эллинистический алтарь (Александр Македонский, банк «Империал»), обаятельный хозяин ресторана (new Russians,  люди интересной судьбы) гостеприимно встречает вас пивом Tuborg. Норма оказывается палимпсестом, ничуть не менее ненормальным и трагичным, чем буйная фантазия шизофреника. И лишь рамки постмодернистского сознания позволяют ее принять.
Позволяют? Та самоирония, которая рассыпана по этому интерьеру, разрешает ему уйти от ответа на вопрос. И само ощущение нормы оказывается скорее ироничным вопросом, чем ответом.

Григорий Ревзин. ПРОБЛЕМАТИЧНОСТЬ НОРМЫ. На Чистопрудном бульваре, 12а, в здании фонда Ролана Быкова открылся ресторан Nostalgie-café. Газета «Сегодня», 8 сентября 1994 г.